LiriaDouleur
Очередные антипатриотические мыслиЕвропейский тип мышления и американские стереотипы о России 20 лет старательно взращивались во мне и не могли не дать всходов. Есть пока только одно существенное различие, которое меня тревожит: судя по тому, как в кино американцы и европейцы совершенно свободно спят со случайными знакомыми, моя степень свободы никогда не достигнет этого уровня. В остальном же...
Я уже привыкла не обременять никого своим существованием и искренне прихожу в замешательство, узнав, что судьба моя, оказывается, волнует кого-то, а тем более друзей моих близких, например, которые, между прочим, и в родстве-то со мной не состоят. Это говорит о том, что для меня русское «свой» давно сузилось до «своего» европейского. Пить по русски я никогда не умела в силу биологических особенностей моего организма: я не пьянею никогда и просто не вижу смысла в запое. Особенности русской ментальности: пренебрежение к закону, наплевательское отношение к общественной собственности как к «ничьей», непреодолимая тяга, пустив всё на самотёк, ожидать неожиданной удачи — всё это никогда не находило во мне ни отклика ни понимания. Периодические морозы и российский климат как таковой совершенно мне чужды. А в последнее время даже моё чутьё в русском языке стало подводить меня, я подозреваю, что с этим связан и творческий кризис. Признаться, самое парадоксально в этом во всём то, что патриотические искорки в моих глазах слабо мерцали только благодаря некоторым встреченным мной... евреям... да-да, видимо эти несчастные, героические, вечно гонимые люди имеют куда больше настоящей любви к России, чем многие чисто русские. Ну уж точно они любят «родину» больше, чем я, Москвичка во втором поколении, у которой все корни чисто русские. Вы думаете, здесь бы мне и надо гордиться: если бы к власти пришли нацисты, я бы непременно уцелела бы... ну да, конечно... только вот...
Самая большая и зияющая трагедия в моей жизни заключается в том, что моя юность прошла и продолжает протекать в совершенно чуждой мне среде. Я думала, что вырвавшись из болота своего района, покончив со своей школой, вращаясь всё время в центре столицы я удовлетворюсь и успокоюсь. Но нет, не случилось. С ужасом я понимаю, что вижу вокруг себя симпатичные мне лица только в Санкт-Петербурге и изредка в Москве, но часть из них непременно оказывается иностранцами. Я осознаю, какую непреодолимую симпатию (я боюсь теперь говорить о сильных чувствах, таких как любовь и ненависть) я питаю к французам, к Франции, к языку, традициям, духу не знаю.... ко всему, от чего я отчёркнута. Мне повторяют со всех сторон, что я ничего об этом не знаю, вот мне и кажется, что там лучше: мол, всегда лучше там, где нас нет. Но это глупость! Если меня здесь не будет, лучше от этого будет только вам, но только не мне! И я всё знаю, я всё о них знаю, потому что память меня никогда не отпускала. Были дни, когда я жила только снами, снами-воспоминаниями, среди близких мне людей, моим родным языком был итальянский, а французский был всегда на устах. Мне ничего не нужно было объяснять, руки сами делали всё, с языка срывались нужные слова. Конечно, контекст изменился, я не была бы историком-антропологом, если бы не понимала этого. Но скажите мне, почему нельзя допустить, нельзя поверить мне: мне правда было бы лучше не здесь. Вам, наверное, хорошо... вам просто хорошо здесь, потому что ас не преследует то чувство, что переполняет меня: каждый новый год, прожитый здесь, разрушает мою плоть и мой дух; каждый мой шаг в направлении границы, за которой «не Россия», благодатным бальзамом ложиться на меня. И это так закономерно и логично: москвичи больше и не могут любить Москву, провинциалы теперь ловят в ней своё счастье, у них есть стимул, они пробиваются. Пусть я уеду и начну всё с нуля. Я не могу так, на готовом, со связями и местом. Я не моя мама, я скорее мой папа! Мне нужна эта стена, я хочу, чтобы мне мешали, чтобы было тяжело иначе моя сила просто растворится и зачахнет. Какой смысл в прирождённом. Если у тебя всё есть — отринь это, начни сначала. Мои цели — всё для меня... что может мне помешать. Вот увидите, если я добьюсь своего, никто даже не удивится, не восхититься этим, будто не могло быть иначе, будто я не одна такая. Впрочем, «если» нету... есть только «безусловно»... Безусловно я добьюсь своей цели. Однако, сейчас нет более больного вопроса для меня, чем это дедушкино: и что дальше, после института? твои действия, твои планы? Дедушка единственный человек, которого я пощадила: я ещё ни разу не намекнула ему, что я имею твёрдое намерение покинуть эту страну... навсегда. Скажи мне, кто виноват в том, что мы любим или не любим?! Мог ли ты когда-нибудь объяснить себе, почему что-то абсолютно «твоё», а что-то чуждо тебе?! Вот... а я тем более не в силах сделать этого: ОН всецело властвует надо мной. Его воля направляет мои чувства и желания. Я не могу ослушаться, как я могу? Невозможно. Пока я молчу, и буду молчать так долго, как это будет возможно...
Я уже привыкла не обременять никого своим существованием и искренне прихожу в замешательство, узнав, что судьба моя, оказывается, волнует кого-то, а тем более друзей моих близких, например, которые, между прочим, и в родстве-то со мной не состоят. Это говорит о том, что для меня русское «свой» давно сузилось до «своего» европейского. Пить по русски я никогда не умела в силу биологических особенностей моего организма: я не пьянею никогда и просто не вижу смысла в запое. Особенности русской ментальности: пренебрежение к закону, наплевательское отношение к общественной собственности как к «ничьей», непреодолимая тяга, пустив всё на самотёк, ожидать неожиданной удачи — всё это никогда не находило во мне ни отклика ни понимания. Периодические морозы и российский климат как таковой совершенно мне чужды. А в последнее время даже моё чутьё в русском языке стало подводить меня, я подозреваю, что с этим связан и творческий кризис. Признаться, самое парадоксально в этом во всём то, что патриотические искорки в моих глазах слабо мерцали только благодаря некоторым встреченным мной... евреям... да-да, видимо эти несчастные, героические, вечно гонимые люди имеют куда больше настоящей любви к России, чем многие чисто русские. Ну уж точно они любят «родину» больше, чем я, Москвичка во втором поколении, у которой все корни чисто русские. Вы думаете, здесь бы мне и надо гордиться: если бы к власти пришли нацисты, я бы непременно уцелела бы... ну да, конечно... только вот...
Самая большая и зияющая трагедия в моей жизни заключается в том, что моя юность прошла и продолжает протекать в совершенно чуждой мне среде. Я думала, что вырвавшись из болота своего района, покончив со своей школой, вращаясь всё время в центре столицы я удовлетворюсь и успокоюсь. Но нет, не случилось. С ужасом я понимаю, что вижу вокруг себя симпатичные мне лица только в Санкт-Петербурге и изредка в Москве, но часть из них непременно оказывается иностранцами. Я осознаю, какую непреодолимую симпатию (я боюсь теперь говорить о сильных чувствах, таких как любовь и ненависть) я питаю к французам, к Франции, к языку, традициям, духу не знаю.... ко всему, от чего я отчёркнута. Мне повторяют со всех сторон, что я ничего об этом не знаю, вот мне и кажется, что там лучше: мол, всегда лучше там, где нас нет. Но это глупость! Если меня здесь не будет, лучше от этого будет только вам, но только не мне! И я всё знаю, я всё о них знаю, потому что память меня никогда не отпускала. Были дни, когда я жила только снами, снами-воспоминаниями, среди близких мне людей, моим родным языком был итальянский, а французский был всегда на устах. Мне ничего не нужно было объяснять, руки сами делали всё, с языка срывались нужные слова. Конечно, контекст изменился, я не была бы историком-антропологом, если бы не понимала этого. Но скажите мне, почему нельзя допустить, нельзя поверить мне: мне правда было бы лучше не здесь. Вам, наверное, хорошо... вам просто хорошо здесь, потому что ас не преследует то чувство, что переполняет меня: каждый новый год, прожитый здесь, разрушает мою плоть и мой дух; каждый мой шаг в направлении границы, за которой «не Россия», благодатным бальзамом ложиться на меня. И это так закономерно и логично: москвичи больше и не могут любить Москву, провинциалы теперь ловят в ней своё счастье, у них есть стимул, они пробиваются. Пусть я уеду и начну всё с нуля. Я не могу так, на готовом, со связями и местом. Я не моя мама, я скорее мой папа! Мне нужна эта стена, я хочу, чтобы мне мешали, чтобы было тяжело иначе моя сила просто растворится и зачахнет. Какой смысл в прирождённом. Если у тебя всё есть — отринь это, начни сначала. Мои цели — всё для меня... что может мне помешать. Вот увидите, если я добьюсь своего, никто даже не удивится, не восхититься этим, будто не могло быть иначе, будто я не одна такая. Впрочем, «если» нету... есть только «безусловно»... Безусловно я добьюсь своей цели. Однако, сейчас нет более больного вопроса для меня, чем это дедушкино: и что дальше, после института? твои действия, твои планы? Дедушка единственный человек, которого я пощадила: я ещё ни разу не намекнула ему, что я имею твёрдое намерение покинуть эту страну... навсегда. Скажи мне, кто виноват в том, что мы любим или не любим?! Мог ли ты когда-нибудь объяснить себе, почему что-то абсолютно «твоё», а что-то чуждо тебе?! Вот... а я тем более не в силах сделать этого: ОН всецело властвует надо мной. Его воля направляет мои чувства и желания. Я не могу ослушаться, как я могу? Невозможно. Пока я молчу, и буду молчать так долго, как это будет возможно...
@настроение: смурное
@темы: Письма никому, как мне больно, я тебе расскажу