LiriaDouleur
Ночная вылазка принесла плодыУф, вот если спать с 12 ночи до 12 дня почти — есть шанс чем-то зацепиться. Так, что мы имеем?! Теперь надо всё-всё вспомнить и упорядочить. Для того, чтобы попасть в струю, надо лечь вместе с мамой (так лучше всего, видимо связка всё-таки природная). Затем, карты очень помогли в моделировании поведения: ненавязчивая атака. Таким образом: с 6 до 7 приблизительно виделись человеческие сны о знакомых (о Максе, в частности). Но уже закрался образ «другого города», видимо Питер проникал в сознание. Значит лучше всего в течении дня думать и о Петербурге тоже: кажется, кто-то у нас бооооольшой патриот. Так, идём дальше.
К нему я попала примерно между 7 и 8, может быть 9 часами. Значит сегодня у него была возможность выспаться, кто даст гарантию, что она будет и завтра?! Вывод: всеми способами отслеживать передвижения в реальном мире, чтобы быть на связи. Сны у старшего поколения ей Богу — не чета нашим, это даже интересно: я сама никогда ничего подобного в жизни бы не увидела. Сон был ролевой, у него был собственный персонаж, именно поэтому конструктивный диалог пришлось отложить. Мне нужно поговорить с Постоянным тогда, когда он будет в своем сне самим собой, сегодня он «играл роль». Начало сна не застала, увидела отстраненно, как фильм, их с Мишей. Почувствовала, что сон реализуется, он почти материален, но видел его именно Постоянный. Я поняла, что они уходят от погони и следовала за ними. Дело происходило в какой-то шахте, где они мчались на паровозе, как в длиннющем туннеле, а за ними гнались со стрельбой белые офицеры, судя по эмоциональному напряжению — совершеннейшие фашисты. В следующий момент паровоз всё-таки заглох и ребята попрятались кто-куда. Атмосфера нагнеталась неимоверно: воздуха в тоннеле было мало, там было влажно, Миша юркнул между колёс и лёг на рельсы под одним из вагонов, куда спрятался Постоянный я даже не знала, ощущала только, что со своего места он должен хорошо видеть картину, у него напряжено всё тело, я слышала, как часто бьётся его сердце. Они оба во сне были очень молоды, старшеклассники. Белые скоро нагнали поезд. Любимая сцена всех адреналиновых грёз: после погони самый напряженный момент — облава. Белые солдаты ходили вдоль рельс, заглядывали в вагоны и под колёса. Наконец подошел белый офицер и выволок из-под колёс Мишу, который свернулся, будто его сейчас побьют. Его волокли силой, он сделал попытку вырваться, которая тут же была подавлена. Его стали бить, спрашивать где его дружок. Он молчал и озирался по сторонам, то ли ища Постоянного, то ли умоляя его выйти. Его снова побили и уволокли. Белые ушли. Постоянный видел всё это, его обуревали ужас и стыд.
Следующая сцена происходила в какой-то допотопной школе, в ней я наконец приняла участие: я была одним из пацанов, одноклассников Миши и Постоянного. Нас было человек пять, мы были возмущены, возбуждены и озлобленны. Наш предводитель раздал всем остро наточенные карандаши, одному дал швабру. Предводитель был настроен решительно, он «шипел»: «Устроим ему тёмную, Иуда. Будет знать, как друзей предавать!» Мы вторили: «Тёмную ему!»
В следующий момент, мы маршировали по лестнице и на одной из лестничных клеток (всё было вполне в стиле Гражданской воины: грязь, разруха), на одной из клеток мы встретили Постоянного. Увидев нас, спускающихся на него сверху, он пришел в ужас. Он было кинулся бежать вниз, но по лестнице к нему поднимались ещё двое наших. Толпа юношей окружила столь же юного Постоянного. Конечно он не видел себя, но сознавал, что в его сне он так же юн, как и мы. Он был загнан в угол и чувствовал себя соответственно. В какое-то мгновение его стали бить, каждый по очереди, его просто «размазывали по стене». Кто то воткнул ему в ногу карандаш, Постоянный страшно кричал (голос у него уже был сломанный, но естественно моложе, чем сейчас). Долговязый парень придушил его рукояткой от швабры, оторвал Постоянного от земли, мне казалось, что он вот вот его задушит. Постоянный смотрел на него расширенными глазами и пытался что-то сказать, исходил слюной, задыхаясь, шептал: «Я не виноват, я правда...». Долговязый отпустил его по приказу нашего вождя, Постоянный рухнул на пол и схватился за горло, шумно глотая воздух. Предводитель наш склонился над ним: «Ты что ж это, морда жидовская, друзей сдаёшь?! Сучий потрах, Мишаньку нашего белякам сдал!». В моём герое проснулась совесть, а в этот момент уже атмосфера была накалена, кто-то из парней отломал от окна кусок битого стекла и с серьёзным видом, харкнув, сказал: «Кончать его надо». Долю мгновения во мне ликовал восторг от фантазии Постоянного: вот ведь бандитский Петербург, мля... Но потом я бросился наперерез между Постоянным и вождём, который уже готов был дать добро предыдущему оратору:
— Стой, пахан! — закричал я (текст мне написали, претензии не ко мне)).— Вы чё сдурели?! Не сдавал он никого.
— В смысле? — не понял предводитель.
— В смысле, я думал мы это... того... что мы его за дело помнём. Не сдавал он никого, я видел, зуб даю, не сдавал: он просто, сука, отсиживался. Но не сдавал. Они его не нашли, они только Мишаньку повязали.
«Miserere» — заело у меня в голове, но с языка по понятным причинам в этой компании бы не сорвалось.
Вождь повёл бровью и поглядел на Постоянного, который свернулся в углу за моей спиной, истекал кровью и уже не чаял спастись.
— Правду говорит? — спросил предводитель Постоянного по поводу моих слов.
— Пра-авда...— отрывисто сказал Постоянный, явно глотая кровь и слёзы.
Вождь шумно плюнул в его сторону, от чего Постоянный даже вздрогнул:
— Тьфу на тя, Костка! Что я только маралси о тебя, душонка жидовская!? Пошли, ребята...
Все последовали за уходящим вождём, я остался. Постоянный сидел в углу, беззвучно плакал и дышал тяжело.
— Ты это...— я не знал, что ещё должен сказать. Получается, что я, вроде как, его спас.
Тут Постоянный уставился на меня, совсем как в жизни, грустные глаза, раскрасневшиеся от слёз. На губе запеклась кровь. Он смотрел, внимательно, будто пытался меня запомнить.
— Ты вот что...— сказал я наконец.— Ты прости пацанов, они совсем озверели заради Мишани. В общем это... помочь тебе чего?
У него не было сил мне ответить. Я подал ему руку, он безвольно принял мою помощь, оперся на моё плечо и прихрамывая, опираясь на перила и на меня, взошел по лестнице ещё на этаж выше. Я забарабанил в дверь, открыла его мать: я сразу её узнал, я её на фотографиях видела, но не такой молодой. Она ничего не спросила у меня, только с ахами и вздохами приняла израненного сына и, поблагодарив, закрыла дверь.
Дальше были уже не важные, хотя и очень яркие сны. «Miserere» — быстрая атака и милосердие. Интересно, как это отразиться на самом Постоянном? Вспомнит ли он вообще этот сон, в принципе, не важно. Что касается моего ловца — кажется, это был его последний «всхлип»((
И, однако, какая ж в Постоянном страсть к саморазрушению: чувство вины гипертрофированно, всё-то ему хочется чтоб его наказали коллективно. Не дождёшься, Постоянный! Мы ещё встретимся... мозги бы ему прочистить, блин!
К нему я попала примерно между 7 и 8, может быть 9 часами. Значит сегодня у него была возможность выспаться, кто даст гарантию, что она будет и завтра?! Вывод: всеми способами отслеживать передвижения в реальном мире, чтобы быть на связи. Сны у старшего поколения ей Богу — не чета нашим, это даже интересно: я сама никогда ничего подобного в жизни бы не увидела. Сон был ролевой, у него был собственный персонаж, именно поэтому конструктивный диалог пришлось отложить. Мне нужно поговорить с Постоянным тогда, когда он будет в своем сне самим собой, сегодня он «играл роль». Начало сна не застала, увидела отстраненно, как фильм, их с Мишей. Почувствовала, что сон реализуется, он почти материален, но видел его именно Постоянный. Я поняла, что они уходят от погони и следовала за ними. Дело происходило в какой-то шахте, где они мчались на паровозе, как в длиннющем туннеле, а за ними гнались со стрельбой белые офицеры, судя по эмоциональному напряжению — совершеннейшие фашисты. В следующий момент паровоз всё-таки заглох и ребята попрятались кто-куда. Атмосфера нагнеталась неимоверно: воздуха в тоннеле было мало, там было влажно, Миша юркнул между колёс и лёг на рельсы под одним из вагонов, куда спрятался Постоянный я даже не знала, ощущала только, что со своего места он должен хорошо видеть картину, у него напряжено всё тело, я слышала, как часто бьётся его сердце. Они оба во сне были очень молоды, старшеклассники. Белые скоро нагнали поезд. Любимая сцена всех адреналиновых грёз: после погони самый напряженный момент — облава. Белые солдаты ходили вдоль рельс, заглядывали в вагоны и под колёса. Наконец подошел белый офицер и выволок из-под колёс Мишу, который свернулся, будто его сейчас побьют. Его волокли силой, он сделал попытку вырваться, которая тут же была подавлена. Его стали бить, спрашивать где его дружок. Он молчал и озирался по сторонам, то ли ища Постоянного, то ли умоляя его выйти. Его снова побили и уволокли. Белые ушли. Постоянный видел всё это, его обуревали ужас и стыд.
Следующая сцена происходила в какой-то допотопной школе, в ней я наконец приняла участие: я была одним из пацанов, одноклассников Миши и Постоянного. Нас было человек пять, мы были возмущены, возбуждены и озлобленны. Наш предводитель раздал всем остро наточенные карандаши, одному дал швабру. Предводитель был настроен решительно, он «шипел»: «Устроим ему тёмную, Иуда. Будет знать, как друзей предавать!» Мы вторили: «Тёмную ему!»
В следующий момент, мы маршировали по лестнице и на одной из лестничных клеток (всё было вполне в стиле Гражданской воины: грязь, разруха), на одной из клеток мы встретили Постоянного. Увидев нас, спускающихся на него сверху, он пришел в ужас. Он было кинулся бежать вниз, но по лестнице к нему поднимались ещё двое наших. Толпа юношей окружила столь же юного Постоянного. Конечно он не видел себя, но сознавал, что в его сне он так же юн, как и мы. Он был загнан в угол и чувствовал себя соответственно. В какое-то мгновение его стали бить, каждый по очереди, его просто «размазывали по стене». Кто то воткнул ему в ногу карандаш, Постоянный страшно кричал (голос у него уже был сломанный, но естественно моложе, чем сейчас). Долговязый парень придушил его рукояткой от швабры, оторвал Постоянного от земли, мне казалось, что он вот вот его задушит. Постоянный смотрел на него расширенными глазами и пытался что-то сказать, исходил слюной, задыхаясь, шептал: «Я не виноват, я правда...». Долговязый отпустил его по приказу нашего вождя, Постоянный рухнул на пол и схватился за горло, шумно глотая воздух. Предводитель наш склонился над ним: «Ты что ж это, морда жидовская, друзей сдаёшь?! Сучий потрах, Мишаньку нашего белякам сдал!». В моём герое проснулась совесть, а в этот момент уже атмосфера была накалена, кто-то из парней отломал от окна кусок битого стекла и с серьёзным видом, харкнув, сказал: «Кончать его надо». Долю мгновения во мне ликовал восторг от фантазии Постоянного: вот ведь бандитский Петербург, мля... Но потом я бросился наперерез между Постоянным и вождём, который уже готов был дать добро предыдущему оратору:
— Стой, пахан! — закричал я (текст мне написали, претензии не ко мне)).— Вы чё сдурели?! Не сдавал он никого.
— В смысле? — не понял предводитель.
— В смысле, я думал мы это... того... что мы его за дело помнём. Не сдавал он никого, я видел, зуб даю, не сдавал: он просто, сука, отсиживался. Но не сдавал. Они его не нашли, они только Мишаньку повязали.
«Miserere» — заело у меня в голове, но с языка по понятным причинам в этой компании бы не сорвалось.
Вождь повёл бровью и поглядел на Постоянного, который свернулся в углу за моей спиной, истекал кровью и уже не чаял спастись.
— Правду говорит? — спросил предводитель Постоянного по поводу моих слов.
— Пра-авда...— отрывисто сказал Постоянный, явно глотая кровь и слёзы.
Вождь шумно плюнул в его сторону, от чего Постоянный даже вздрогнул:
— Тьфу на тя, Костка! Что я только маралси о тебя, душонка жидовская!? Пошли, ребята...
Все последовали за уходящим вождём, я остался. Постоянный сидел в углу, беззвучно плакал и дышал тяжело.
— Ты это...— я не знал, что ещё должен сказать. Получается, что я, вроде как, его спас.
Тут Постоянный уставился на меня, совсем как в жизни, грустные глаза, раскрасневшиеся от слёз. На губе запеклась кровь. Он смотрел, внимательно, будто пытался меня запомнить.
— Ты вот что...— сказал я наконец.— Ты прости пацанов, они совсем озверели заради Мишани. В общем это... помочь тебе чего?
У него не было сил мне ответить. Я подал ему руку, он безвольно принял мою помощь, оперся на моё плечо и прихрамывая, опираясь на перила и на меня, взошел по лестнице ещё на этаж выше. Я забарабанил в дверь, открыла его мать: я сразу её узнал, я её на фотографиях видела, но не такой молодой. Она ничего не спросила у меня, только с ахами и вздохами приняла израненного сына и, поблагодарив, закрыла дверь.
Дальше были уже не важные, хотя и очень яркие сны. «Miserere» — быстрая атака и милосердие. Интересно, как это отразиться на самом Постоянном? Вспомнит ли он вообще этот сон, в принципе, не важно. Что касается моего ловца — кажется, это был его последний «всхлип»((
И, однако, какая ж в Постоянном страсть к саморазрушению: чувство вины гипертрофированно, всё-то ему хочется чтоб его наказали коллективно. Не дождёшься, Постоянный! Мы ещё встретимся... мозги бы ему прочистить, блин!
@настроение: уже лучше
