Mais... c'était autre époque...

«Che Coglione ! Comment a-t-on pu
laisser entrer cette canaille ? Il fallait en balayer quatre ou cinq
cents avec du canon, et le reste courrait encore !»

Да... Давно я не просыпался с мыслью, что в этот день уже что-то происходило, что-то нехорошее. Календарь и хронология - вот, что спасает меня в такие дни... и верно.

Да-да, я видел его всего однажды. Я конечно не имел шанса узнать, что он за человек. Но мне казалось, что достаточно и увиденного. Юношеские порывы... не так скоро они оставляют именно мужчин...

Помню мы стояли с Бурьенном во дворе, перед дворцом. Пытались разглядеть что-нибудь. И вот в одном из окон появился его силуэт. Я сразу заметил, насколько он испуган, этот жалкий тип. Жирный, с оплывшим лицом, трусливо взирал он на толпу негодяев, пришедших очернить его. От всего его вида несло страхом за версту. Он, монарх из древнего рода — никчемный боров, жертва в руках этих никчемных людишек. Какая мерзость! Какой позор! Как нелепо смотрелся на нем этот фригийский колпак — шапка санкюлота вместо королевского венца. На иждивении этого человека прошла моя юность?! Я ненавидел его еще больше чем прежде, его и себя, за то что я принял его пенсион и учился в его школах... "Государство — это ты?! не удивительно, что оно похоже на сточную канаву!"

Внутри меня закипала ярость. Я знал, что будет с ним дальше, но я не мог знать, что будет со мной... Тогда Республика заменила мне отечество. Тогда я зауважал этих людей, выбравших путь аскетизма, не остановившихся перед кровопролитием во имя своей цели. Я был молод, горяч и очень глуп... да, я был глуп, но я понял это много позже....

Я смотрел на него, видневшегося в окне, и мне было противно настолько, что я не мог молчать. Мне хотелось закричать и я крикнул: "Какой дурак! Как можно было допустить сюда эту мразь! Смел бы пушками четыре или пять сотен человек —
и остальные разбежались бы!"

Да, я знаю, что приключилось 21 января... 21 января 1793 года король Людовик XVI был обезглавлен. Его корону я нашел в грязи и, подняв ее, возложил на свою голову, когда пришло время...

@темы: и за завесой мира я снова вижу прошлое, ломанная линия

---

я давно хочу снега...

Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садиться,
Черный человек
Спать мне не дает всю ночь...

...сейчас уже трудно объяснить даже самой себе, почему? лицейские дни, запах огуречного лосьона в воздухе, улыбающийся Сережа Безруков, как "мурзилка" в кепке. Много идей.... "Черный человек" и "Несчастный случай".... Снег кружиться в свете фонарей, укутывает рано потемневший город. Я сижу у окна на диване, словно эфир струиться огуречный запах лосьона; со мною рядом сидит Сергей и его черный знакомец... мы слушаем....

Хотя над миром летят,
На радужных парашютах снеговые дитя.
Летят на свет, а света все нет.
Так и не долетают и получается снег.... получается снег...

Мы с Сергеем переглядываемся, вздыхаем унисом и шепчем: "Да, это поэзия..."
А ведь это целая глава в жизни, сотканная из мгновений.
Я купила огуречный лосьон. Он немного воскрешает в памяти эти чудные мгновенья....



boomp3.com

@темы: ломанная линия, простая мелодия, я тебе расскажу

---

Для Франсуа: а потом было по-настоящему страшно...

Вернувшись в Тюильри, в объятья к жене, я потерял сознание.

Тогда бы я не признал этого, но теперь... да, я был болен, меня терзала лихорадка, всю дорогу от Варшавы я ощущал, как мной овладевает как будто незнакомая мне болезнь, вывезенная из России напоследок.
Сначала я долго падал... потом я осознал, что не падаю, а бегу, бегу по лесу-бурелому, заваленному сугробами. Я был волком, убегающим от стаи гончих собак, которые то истошно лаяли мне вслед, готовые настигнуть меня (такое бывает во сне), то кричали что-то по русски, голосами казаков... я выбросился в бег, но дорогу мне преградили другие волки. Они были чужие, они были белые-белые. Они бросились на меня, и все погрузилось во тьму... затем я плыл кровавой рекой, а потом...

Потом я как будто очнулся....

На горизонте садилось солнце, и все было залито его багряным светом. Я стоял на коленях. Я находился на каком-то возвышении, похожем на холм или гору. Вокруг меня толпились римские легионеры. «Распять его! Распять!»,— раздавались крики их на латыни. Я приподнял голову и осмотрелся: их лица были искажены злобой, один из них ткнул меня пикой в грудь. И я почувствовал боль во всех членах, вдруг осознав, что запястья мои проткнуты насквозь кольями и прибиты к кресту. Деревянный крест за спиной моей был неотесан и безжалостно раздирал кожу, ведь я был полунаг.

Вдруг легионеры расступились и пропустили вперед его. Я сразу узнал его, он был такой, как я видел на иконах еще в детстве. На голове его был терновый венец, и весь силуэт его светился золотистым светом. Он приблизился ко мне, и от чего-то очень испугался его прихода:

— Нет! — закричал я.— Я не верую! Не верую!

— Все мы веруем,— ответил Иисус.

— Меня распнут?! — спросил я, пытаясь встать, но меня снова пронзила римская пикой. Я мог лишь поднять глаза на него.— За что? Ведь распинают святых. Я не святой, тебе это известно.

— Конечно, ты не святой… Тебя распнут за твои прегрешения. Человек слаб и не может вершить судьбы других людей. Ты не понимал этого, не стал останавливать кровопролитие тогда, когда это было возможно, а решил воспользоваться им. И теперь уже поздно что-либо исправлять. Но и этого тебе было мало. Ты мечтал о моих лаврах — я сам отдаю их тебе: пусть они будут твоим наказанием,— с этими словами Иисус снял с головы свой венец и занес его над моей головой.

— Я не заслужил этого! Я хотел только счастья для всех, ты же знаешь… Я не помышлял о твоем венце, пожалуйста… Я умоляю вас, дайте мне иное наказание. Дайте быстрой смерти,— я пытался увернуться, противиться, но Иисус с блаженной улыбкой все же возложил венец мне на голову.

Шипы вонзились в мой лоб и затылок, и я почувствовал, как капля теплой крови покатилась у меня по виску. Иисус еще раз улыбнулся и, перекрестив меня, поцеловал. Я был ошеломлен.

— Что бы ты ни делал — тебе не удастся избежать мученичества. Но, вынеся его, ты будешь прощен и принят в царство Господне. От детей своих раскаявшихся да не отвернется ОН! Лишь искренняя вера в спасение может сохранить твою душу, помни об этом,— проговорил Христос.

Я ничего не успел ответить: я онемел, лишился речи и ничего не мог из себя выжать, как ни силился. А Иисус уходил, он смешался с толпой легионеров. Я старался не упустить его из виду, хотел что-то крикнуть ему в след — не мог. Иисус вдруг остановился у женщины в длинном черном плаще, лицо ее было скрыто капюшоном. Он что-то говорил ей, а она едва заметно кивала. Поклонившись друг другу, они разошлись. Иисус исчез в толпе. Она же взошла на холм и стала внимательно наблюдать за мной. Я не видел глаз ее, но чувствовал на себе ее взгляд, будто обостряющий страдания мои.

Крест подняли, воткнули в землю и кольями прибили к нему мои ступни.

Все вокруг стихло, люди разошлись. Один я висел на кресте лицом к заходящему солнцу. Кровь стекала горячим потоком по членам моим. Небесное светило уже почти совсем село, боль раздирала меня изнутри и снаружи, силы мои иссякали... К подножью моего креста пришла женщина в струящихся до земли нежно-голубых шелковых одеждах. Подняв глаза, из-под покрывала глядя на меня, она начала умолять о чем-то. И мне показалось знакомым ее лицо. Я из последних сил прислушался, женщина продолжала:

— Mein Herr, узнайте меня, я умоляю вас. Это я — ваша Мария. Очнитесь.

Я узнал жену…и очнулся в постели, сразу увидев ее перед собой.

@темы: я тебе расскажу

---

не епет меня...

кстати, авторитет тоже надо отстаивать. Книжечка написана, она такой возможности не имеет. Хочешь читай Библию, хочешь - не читай. Хочешь верь Тарле, не хочешь - не верь. А вот верить в себя ты обязан... так что, как сказал бы мне Болконский: "Уйди, противный, небо не загораживай!". А почему бы и нет.... Брысь-брысь-брысь! "Сегодня я буду кутить!"(с.) И вообще, я сына нашел, чего мне еще не хватает?!

@настроение: немножко взбешен)))

---

Песня двенадцатая: "Друг мой"(Для Франсуа: путь через снега)

На самом деле, мальчик мой, мне пришлось пожалеть не только о лошадях, а об очень многом... и больше всего о том, что я вообще начал эту кампанию. Все, кто пытался доказать мне, что я на самом деле ничего не помню, вменяли мне в вину то, что я не могу объяснить причин начала войны 1812-го года. Глупцы... с чего они взяли, что сам я знал, зачем иду в эту страну? Когда-нибудь я найду Коленкура. Мы сразу узнаем друг друга, вспомним все, что с нами приключилось, вспомним эту треклятую кампанию и наконец поймем, почему и за какие же прегрешения мы родились теперь именно здесь, в этом холодном краю, для которого мы были чужды с самого перерождения...
Я не так давно прочитал Коленкура в оригинале и вспомнил еще больше. В этой последней из начатых мной войн было много невыразимо трагичных моментов, но было в ней место и для трогательного человеческого понимания. Я знаю только одно, мальчик мой, забыть этого нельзя...
Я не знаю человека в этой стране, которому был бы неведом хоть отдаленно ход, как ее тут называют, Отечественной войны. Форсировали Неман, заняли Витебск, затем Смоленск. Пожары. Дождливая осень. Бородино...
Я был простужен, я был измотан, я, собирая все оставшееся здравомыслие, проклинал эту страну, эту погоду, себя... Сколько еще раз потом я пожалел, что не слушал

Коленкура...

Луи Арман Коленкур, старший из 2-х братьев, по происхождению былмаркизом. Старый режим и аристократия были уничтожены революцией, нокое-кто остался. Часть аристократии была предана Бурбонам, частьвернулась на родину и перешла ко мне на службу. Но были отважные люди,которые, предавая забвению свое происхождение, делали карьеру во времяреволюции. Арман Коленкур, как и многие из них, отбросил частицу "де"от своей фамилии и пытался подняться по карьерной лестнице. Говорили,он дослужился до сержанта, а потом был арестован, сбежал из тюрьмы,начал все заново... Кому из нас не приходилось делать этого в тенеспокойные времена.
По сути дела, Коленкур был единственным полезным преобретением, которымя был обязан Талейрану. Министр иностраных дел порекомендовал мнеАрмана Коленкура в 1801 году, в качестве посла в Россию, когданеобходимо было передать царю Александру мои поздравления своссшествием на престол. Коленкур блестяще справился с этой миссией, ия сделал его своим адъютантом. В деле Энгиенского несчастный Коленкурпохоже стал одним из главных козлов отпущения: многие несправедливообвиняли его в этом преступном аресте. Я выступил в Сенате и взял всюответственность за смерть герцога на себя, хотя и я и Коленкур знали,что на самом деле виной всему козни Талейрана. Мы оба унесли эту тайнув могилу.
На Какие только жертвы ни шел Коленкур ради службы мне. Конечно он былнагражден мной: в первые дни империи он стал обер-шталмейстером моегодвора (то есть, мальчик мой, следил за детальным соблюдением этикета изаведовал моей конюшней), он был награжден Большим Оpлом орденаПочетного Легиона, стал в 1808 году герцогом Винченским и длительноевремя являлся послом в Россию. Но все эти регалии — все женедостаточное вознаграждение для человека, возлюбленную женщинукоторого я сознательно отстранил от двора.
Когда он отговаривал меня от кампании в России, я не счел нужнымприслушиваться к нему. Да, я тешил себя надеждой, что война будеттолько скоротечным предприятием, завершающим штрихом в делеконтинентальной блокады и Европейского единства. Но штрихи бываютлишними... а войны, изначально задуманные как "маленькиепобедоностные", ни разу в истории не оканчивались благополучно. Носейчас глупо оправдываться. На глазах моих лежала пелена, уши мои былизалиты воском многочисленной лести. Одинокий голос верного Коленкуразвучал слишком слабо, для того чтобы внушить мне опасения...
А на Бородинском поле Коленкур потерял младшегобрата... по моей вине, по моей и только по моей... Почему-то всегда умирают только те, кто должен. Как мне было смотреть в глаза этому человеку. Я до сих пор немного опасаюсь этого, хотя мечтаю его разыскать... Только к концу боя я пришел немного в себя... достаточно, чтобы понять, что если бы не мое безволие в руках слепой страсти, то ничего этого бы е было. Сколько же еще было!
Я еще боюсь Кремля... от него все еще веет гарью, серой, смертью и ужасом. Ты помнишь открытку, мальчик мой?! Ее ты боишься моим страхом. Одной открытки, одного вида. А я здесь. Живу на Можайском шоссе, под которым погребены окоченелые трупы моих забытых войнов. На их костях вырос новый город, на их крови подскользнулась моя империя, опрокинувшись в бездну. На их крови и на русском бесстрашии в жизни и смерти, в поражении и в победе.
Мне было просто больно все это... не просто, но больно нестерпимо. То злость с досадой одолевали, хотелось взорвать все, что еще не сожгли сами русские. Мортье не смог взорвать весь Кремль, я знаю, ему было его жаль. Из моих маршалов не получилось вандалов...
А то становилось страшно от безысходности. Когда отступали, помню... как бесконечный простор казался заполненым вражеским морозом, может быть даже вздохнуть было страшно. А яведь не боялся смерти никогда. И не потому я взял яд у доктора Ивана под Малоярославцем. Нет, не потому... сам не знаю, зачем, но видно так и вправду было нужно...
Такая безкрайняя пустынная равнина или лес безвыходный... как же мы шли? как мы дошли? я не понимаю и теперь, ведь идти было некуда. Всегда эта враждебность в воздухе. Я теперь, совсем недавно понял, что она никуда не делась и сегодня. Ведь ей же все равно, кто я, главное, что у меня внутри ничего не переменилось....
А вообще, мальчик мой, я не могу тебе этого рассказать. Есть вещи, которые описанию не поддаються. Я толькопомню, что очень боялся больше никогда не увидеть вас с твоей мамой. Я знаю, она тоже боялась. Я потом узнал, что в Париже был заговор, что меня считают мертвым.
Мы перешли Беризину, границу недоверия. Я дивился тому, что собственные мои солдаты не убили меня. Не было никого на земле, кому я причинил бы столько горя, сколько им, но они... любили меня... любили, как ты тогда, не зная, за что, любили и все. Они мне тоже были детьми, другими детьми, но не менее родными. Я должен был их вытащить из этой ледяной ловушки, и мы перешли эту треклятую Березину! Я хотел оставить их Мюрату, чтобы он довел армию до дому или хотя бы устроил квартиры. Мне нужно было ехать в Париж, чтобы все выяснить, собрать еще раз все брозды попрежнему железной рукой и сделать все, чтобы спасти свое детище. Чтобы защитить вас, самых дорогих и близких мне людей.
Перед моим отъездом меня поймал мой

Ней

, огненно-рыжий маршал, смелый, отважный. Он упрекнул меня, обвинил меня в дизертирстве. Он посмел... воистину я не зря после смерти Ланна отдал негласный титул "храбрейшего из храбрых" Мишелю Нею! Он упрекнул меня, своего императора, в том, что я бегу, оставив солдат на ненадежного Мюрата, который вот-вот удерет в свой Неаполь и оставит армию на произвол судьбы. Ней был прав. Я знал все это... я знал, что эта кампания — просто катастрофа! Я знал, что Мюрату нельзя доверять... но терять время было нельзя. Я хотел как всегда положиться лишь на себя, но что бы я делал без Нея. Ведь Мюрат потом и правда бежал, а Мишель вытаскивал все, что осталось от Великой армии из этой дыры. Он и стал арьергардом этой армии, если е можно было так называть. Потом, пока я в Париже усиленно мобилизовал войска, Ней сражался порой всего с 5 десятками гренадер против целых полчищей казаков. Как же я был счастлив, что он вернулся целым и невредимым. Он был великолепен в те дни, это полностью оправдывает его дальнейшее поведение... позже.
Мы с Коленкуром все же "сбежали". А что бы сталось с самой Францией, если бы все всерьез посчитали меня погибшим. И что сделали бы с вами, с тобой, мальчик мой, эти тупые трусливые чиновники и хитрые беспринципные царедворцы, вроде того же Талейрана?! Нет, я должен был ехать и я поехал. Я конечно не хотел, чтобы Коленкур думал, что все совсем потеряно. Я и сам гнал от себя эти мысли.

Поэтому я был исполнен оптимизма, я подшучивал над своим спутником.

— Если нас арестуют, — с живостью сказал я ему, — то нас сделают военнопленными, как Франциска I. Пруссия захочет вернуть себе свои миллионы и потребует вдобавок еще новые миллионы.
— Если бы они отважились нас арестовать, то мы не отделались бы так дешево, государь! — ответил он.
— Думаю, вы правы. Они слишком боятся меня; они держали бы меня в заточении!
— Скорее всего...
— И опасаясь моего бегства или военной экспансии со стороны Франции с целью меня освободить, пруссаки выдали бы меня англичанам.
— Возможно...
— Вы только представьте себе, Коленкур, какая физиономия была бы у вас в железной клетке на площади в Лондоне?
— Если бы я разделял таким образом вашу участь, государь, то мне не на что было бы жаловался!
— Речь идет вовсе не о том, чтобы жаловаться, а о том, что может случиться в ближайшем будущем, и о той мине, какая была бы у вас в этой клетке, если бы вас запертый там, как несчастного негра, которого обрекли на съедение мухам да еще и обмазали медом.
Мы оба смеялись с полчаса над этой нелепой ситуацией.
Но, конечно, в душе у меня зияла пустота: я был разбит, я был загнан в угол... мне было больно, но тогда, я еще не знал, что нужно бояться этой нарождающейся боли. Она росла в моей душе с самого детства, словно снежный ком...
Потом мы вернулись, о нашем возвращении я писал немного раньше...



boomp3.com

@музыка: нажми и послушай тринадцатую композицию с моего альбома

@настроение: так все и было...

@темы: музыка рожденная в моей голове, я тебе расскажу

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Благодарность Катенку от восхищенного чиби-императора))

Спасибо, за то что приехала! *гордо выдыхает и пишет в блокнотик +1*
*поет*И никто не знает.... чем мы занимались)) БелГвар я тебе тоже как-нибудь дам.
Эх! и что ж котята пошли такие эротичные и сексуальные-то?! этак и великие мира сего станут зоофилами. *проверяя, на месте ли все пуговицы на плаще* Вон, Уго Чавис тоже закрутил роман с Науми Кембел... че делается-то! ась?! ниче...
Нам сегодня хорошо. Наше величество сегодня исполнен чая, песен, конфет и счастья)) Мурк, котенок, ты прелесть! Жаль, что не такой серьезный, но это я слишком требовательный...
Тякс, вернемся к нашим мутонам... Где же ж этот человек шляется, мать его!?

@темы: Друзья, Радостное

---

Волшебный танец с рыжими девушками

boomp3.com

Спасибо Клео за приглашение! Это был восхитительный танец в роскошном саду с прелестными созданиями!

@темы: простая мелодия, ну, наконец-то! позитифффф!!

---

Это конец войны...

*медленно выдыхает, спокойно глядя перед собой, складывает руки на груди* ну вот и кончилось.....
*захлопывает зачетку и, набрав побольше воздуха, орет, что есть мочи* СЕССИЯ ЗАКРЫТА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! АААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! МЛЯ!!!!!!!!!!!!! МУ_ХА_ХА!!!!

@музыка: Белая гвардия - В сентябре

@настроение: ааа!!!!! вы еще спрашиваете?! аааа!!!!

@темы: я аЦкИй но классический САТАНА, ну, наконец-то! позитифффф!!

---

Песня одиннадцатая: "Вот если бы..."(Для Франсуа: с самого первого дня твоего)

Мне предстоял очень сложный выбор... Ах, если бы все было иначе! но... ведь был я недолго счастлив

Я не могу сказать, что после твоего рождения я хоть сколько-то охладел к твоей матери. Нет, я любил ее так же сильно. Другое дело, что она была молодой женщиной, не опытной, и понятия не имела, как нужно обращаться со своими детьми. Это естественно и для многих простых женщин того времени, а тем более для принцессы. Поэтому Мари чаще с умилением смотрела на тебя, боясь даже дышать на тебя, не то что взять на руки. Так нежно-опасливо выражалась ее любовь.
Я же, напротив, не мог сдержаться от того, чтобы не любить тебя всем сердцем и всем существом, всей плотью... Я тебя непременно брал на руки, ласкал, подбрасывал слегка в воздух шутливо и ловил, обнимал, целовал, прижимался щекой к твоей щечке и не знал, как только выразить еще свою любовь к своему долгожданному мальчугану, к моему продолжению в этом мире. Маленькому, беззащитному и невыразимо прекрасному существу. Нежность моя к тебе никогда не иссякала, ни на минуту я не мог забыть о тебе. Теперь еще труднее было вернуться к делам. И все это в купе с войной в Испании и с готовящейся, уже неизбежной кампанией в Россию... было непросто, очень непросто собрать мысли и быть грозным политиком, умелым дипломатом, когда сердце переполняла отцовская ласка.
Как можно было сосредоточиться на подготовке военных действий, на решении конфликта в Испании, на контроле Австрии и Английских действиях, когда у моего мальчика резались зубы, когда он делал первые самостоятельные шаги. Нет! Это было почти невозможно!
Для меня не было секретом удивление придворных: они меня не узнавали. Меневаль однажды вошел ко мне в кабинет и застал меня в роли лошадки)) я катал тебя на спине, ползая на четвереньках по ковру и похрапывая как разгоряченный конь, а ты смеялся и взвизгивал от восторга. И приговаривал "Hue!"(Но!), очень отчетливо. Оба мы были в восторге, и Меневал решил нам не мешать...
Я сам казался себе и окружающим сущим ребенком, когда играл с тобой. Я ставил тебя перед зеркалом и, присев на корточки, строил разные смешныерожицы. Мы играли в прятки в залах Тюильри и, когда я незаметноподкрадывался к тебе и неожиданно подхватывал на руки,ты визжал от страха и восторга. И нам было неописуемо хорошовместе.
За обедом я сажал моего мальчика рядом с собой и кормил его с ложечки.Иногда мальчик отбирал у меня ложку, чтобы есть самостоятельно, но у него ещене получалось, и ты, вымазавшись кашей, пытался слизать ее язычком с носаи щек. Это выглядело просто уморительно! Я не мог удержаться от смеха, но, насмеявшись над детской беспомощностью, я брал салфетку и вытирал твою мордашку.Если сам я вел себя уж слишком по-ребячески, меня останавливала обожаемая тобой «мама Киу»,твоя гувернантка мадам Монтескью. Я очень ценил эту женщину: она действительно достойно выполняла свою работу и заботилась о тебе.
Ты был молчаливым и скромным ребенком, но внутри тебя горел мой огонь, мой характер, характер будущего Наполеона! Когда ты что-то говорил, ты говорил очень веско и лаконично. Иногда ты паразительно, даже для твоей собственной няни, улавливал смысл слов. Однако мы с тобой говорили не часто, потому что мы как будто без слов понимали друг друга отлично. Когда я был строг с тобой, недолго и не часто, но бывал, тогда ты молча выслушивал мои наставления, скромно потупя взор. Но чаще мы были счастливы и играли вместе. Мы оба смеялись и это было всем нашим разговором...
Из Испании приходили неутешительные известия. Русские стягивали войска к границе. Континентальная блокада вносила смятение в Сити, но Англия не сдавалась и действовала как всегда скрыто, готовя средства для новой коалиции против меня. Коленкур умолял меня не совершать необдуманных шагов, но я уже "заьолел" идеей войны с Россией.
Я должен признаться тебе, мой мальчик... Отец твой был самым настоящим наркоманом... Подобно тому, как люди не могут обойтись кто без сигарет, кто без спиртного, кто без навркотиков, я не мог жить без войны. Два года затишья были невыносимым испытанием для моего организма. В сознанье уже произошли малообратимые изменения. Все существо мое ждало нового риска, новой кампании, нового измождения в походе. Пороха, запаха серы и смерти, крови и ужаса. Ждало! Просило! Если я дремал в кабинете, то вдруг просыпался от неведомого голоса, зовущего меня в Россию. Ни ты, ни Мари, ничто не могло спасти меня, от этой "ломки". Мне нужна была эта война! Нужна, как воздух и вода. Я почти погибал, нужно было идти.
Прямо перед походом я лишился сна. Я ходил по кабинету или по спальне взад и вперед, обдумывая предстоящую кампанию, протесты Коленкура, отношения братской любви, некогда соединявшей нас с царем Александром... посреди всех мыслей вдруг возникало неисторое желание, выживающее из ума все, и, вопреки всему, жившее во мне! Было и больно и радостно, будто ты уже победил и вдыхаешь воздух победы. Это был запах свежей смерти, он доставлял удовлетворение и раскаяние одновременно. Где-то здесь, в этом дневнике, я уже рассказывал об этих чувствах.
Иногда, когда мне хватало силы воли, помышлять об ином, я мечтал... мечтал о ом, что если бы я был простым землевладельцем, имеющим небольшое имение где-то на юге Франции. А Мари и ты были бы всем самым дорогим, что у меня было. Но если бы я был простым семьянином... не имевшим обязательств перед народом и страной, таких, какие были у меня. У властелина Европы, у главы обширной империи... никакая жажда власти, никакая война не овладевали бы мной с такой силой. И я никогда бы не расстался с вами.
Но вот он я. Стою нав вершине самой далекой выси, куда не восходили мелкие дворянчики корсиканского происхождения, и о которой до меня они даже не помышляли... Я возвышаюсь, занеся голову в облака и, понимая, что не вижу дна разверзающейся бездне, делаю шаг ей на встречу. Русские! Иду на вы!... о сем позже...



boomp3.com

@музыка: нажми и послушай двенадцатую композицию с моего альбома

@темы: музыка рожденная в моей голове, я тебе расскажу

---

И все же мечты меня не оставляют...

Не первый день я закрываю глаза вполне наяву и мечтаю... Иду я по улице, сижу я в библиотеке или вообще на подоконнике каком-нибудь в универе. И вдруг она... видит меня и бросается целовать мои руки, крича "Сир! Я вас нашел!". А я буду снисходительно улыбаться, ведь рано или поздно, так или иначе это должно было произойти...

но ничего пока не происходит. Коленкур, вы будете единственным человеком, который узнает меня, просто узнает и все уже будет помнить. Я хочу этого, как в этой повести, в этом странном сочинении... Вандемьер

да, все это не совсем так... но таинственно, как "По Лунной дороге" и потому что "я знаю, что ты знаешь..."(с.) А мы будем взаимно верить, взаимно помнить. Сколько раз я представлял, как мы с Вами перестукиваемся через стену в сумасшедшем доме. А я ночами являюсь к вам, словно Мастер к Ивану Бездомному...

Ну же, Коленкур! Взывая к милости XIV-того старшего аркана, я прошу у Творца встречи с вами, который день прошу...

...Шел второй месяц поисков...

@темы: и за завесой мира я снова вижу прошлое, Bitte bitte gib mir Gift, Бред

---

Для Франсуа: О том, как мать носила и родила тебя

Моя жизнь и впрямь похожа на психологический роман, а твоя, мальчик мой, — на настоящую трагедию.

Трудно поверить во все, что я пишу тебе. Однако сколько лет я мечтал рассказать тебе об этом! Еще в той жизни, а потом и в этой, как только сам вспоминал... Но я всегда знал, что однажды настанет день, и я все тебе расскажу. Я ни в коем случае не хочу сделать тебя другим, просто хочу объяснить тебе, почему ты именно такой.
Пока Мари носила тебя под сердцем, я сам напоминал своим подчиненным ребенка. Я был неистов в своей любви, теперь уже к вам обоим. Что-то невероятное творилось со мной! Я, наверное, помешался от счастья. С того момента, как мне стало известно о беременности Мари, я совершенно лишился возможности контролировать свои дела. Мои мысли были всецело поглощены радостью... Но государство требовало от меня привычного течения рабочих будней. Я делал усилие над собой (одному Господу известно, чего мне это стоило!), но я добросовестно работал над улучшениями во всех сферах жизни моего народа и пытался так же как-то решить внешние, в том числе военные, конфликты.
Празднеств в это время было немного, я боялся, что Мари станет уставать от балов. Но совсем отказать ей в удовольствиях я не мог.
Однажды мы были на балу в доме князя Шварценберга. Резиденция князя была скромной, поэтому, чтобы дать бал, ему пришлось пристроить к дворцу зал и деревянную галлерею. Мы с Мари провели на балу около 3х часов. Когда же мы уже собирались уходить, один из занавесов на окне швырнуло порывам ветра. Он загорелся от висевшего рядом факела. Занавес сорвали и попытались потушить, но безуспешно. Внезапно загорелись другие занавесы и гирлянды, а так как конструкция была деревянной, все вспыхнуло с ужасающей скоростью. Толпа людей бросилась к выходу. В этом безумии я подобрался к Мари, прикрыл ее и провел на улицу, пробиваясь в испуганной давке. Я довел ее до самого начала Елисейских полей, где оставил ее со своими сестрами. Я смотрел в ее испуганное лицо, озаренное заревом разрастающегося пожара и меня успокаивало то, что я только что спас самое дорогое для меня... Я отправился помогать оставшимся. Что ж... ночь была ужасная.Приходилось бросаться в самое пекло, чтобы помочь попавшим в беду, не успевшим выбраться. Ну а кому же, как не мне этим заниматься?! Многих нам удалось вывести из почти уничтоженного пожаром здания, но невестка Шварценберга погибла: она услышала крики в здании, решив, что это кто-то из ее детей, ринулась на помощь. Под ней обвалился пол, спасти ее не удалось. Бедная героическая женщина!
Я вернулся в Сен-Клу в пятом часу утра. Уставший, надышавшийся гари, весь черный от копоти, немного подпаленный, я первым делом заглянул к Мари, чтобы убедиться, что она уже пришла в себя. Милый мой ангел кинулся в мои объятья: она боялась, что я не вернусь. Все было хорошо. Я вошел в свою комнату и сразу кинулся на кровать, сказав Констану: "Бог ты мой! Ну и праздник!"...
Тогда я еще не знал, что этот инцендент был только репетицией Московского пожара...что ж, зато я не потерял самое обожаемое мое сокровище: твою мать и тебя, бывшего тогда в ее утробе.
Я первым почувствовал, когда ты стал шевелиться внутри. Я вообще очень чутко чувствовал Мари и все, что происходило с ней. Я пребывал в эйфории и считал дни. Наконец момент твоего рождения подошел, но судьба готовила всем нам еще одно серьезное испытание...
19 марта 1811 года в семь с небольшим часов вечера мне доложили, что у Мари начались схватки, и я уже через минуту был у нее. Ее мучали сильные боли, с ней рядом уже был акушер Дюбуа и несколько его помощниц. Я успокаивал Мари, хотя мои собственные нервы были на пределе. Она иногда вскрикивала, и я думал в эти мгновения все вот-вот должно начаться. Мне никогда прежде не было так страшно: за нее, за тебя, за себя самого... Она мучилась, я мучился вместе с ней, но не покидал ее, держа Мари за руку, то и дело обнимая ее и успокаивая. На рассвете 20 марта боли стихли, и Дюбуа заверил меня, что в ближайшие 24 часа схваток скорее всего больше не будет и роды не начнутся. Мари заснула. Я вышел в соседнюю комнату, где собрались родные и близкие. Повторив им слова Дюбуа, я посоветовал всем ложиться и отдохнуть. Сам же я пошел принять ванну. Душевные переживания утомили меня, я заснул прямо в ванне.
Меня разбудил Дюбуа, который был очень взволнован:
— Схватки возобновились, Сир. Роды будут крайне тяжелыми, мне придеться прибегнуть к особым инструментам.
— Делайте то, что считаете нужным. Действуйте так же, как в обычных случаях.
— Мне придеться спросить вас: ситуация очень непростая, боюсь, мы рискуем потерять кого-то одного. Кого следует спасти: мать или ребенка?
Я был потрясен. Еще час назад я и не думал о таком исходе. И ты поймешь, мой мальчик, почему я тогда ответил:
— Спасите Мари. Делайте, что угодно, только спасите Мари. Спасите ее, ради Бога, Дюбуа...
Он хотел уйти, но я задержал его. Наскоро накинув халат, я ринулся в ее комнату. Акушер следовал за мной. Я стал на колени перед извивающейся на простынях Марией и взял ее за руку, стараясь сохранять внешнее спокойствие:
— Успокойся, милая. Успокойся, любовь моя, пожалуйста, главное успокойся.
— Вы все хотите меня убить!
— Тссс... я здесь, видишь, я рядом. Дюбуа спасет тебя, что бы ни случилось, спасет. Любовь моя...
Я обернулся, чтобы посмотреть, что делает акушер. Дюбуа наложил щипцы и пытался извлечь дитя, шедшее ножками вперед. Мне вдруг стало дурно при виде крови: вероятно, потому что это была все же не та кровь, которую я привык видеть на войне... другого состава, если ты меня понимаешь. Мари увидела щипцы и закричала, не понимая, что происходит. Я немного пришел в себя и вновь бросился ее утешать. Наконец она успокоилась и опустилась на подушку без сил: я понял, что все закончилось. От бессилия она была почти в обмороке, я вытирал пот с ее лба. Только гробовая тишина, воцарившаяся вдруг в комнате, пугала меня. Разьве ребенок не должен кричать?
Я встал с колен и подошел к акушеру. Дюбуа склонился над безжизненным маленьким тельцем: ни массаж, ни капелька коньяка не дали своего эффекта. Все было бесполезно. Дюбуа опустил руки и скорбно сказал мне:
— Я сделал все, Ваше Величество...
Пока он складывал инструменты, я смотрел на посиневшее тельце мальчика, который был моим сыном. Моей кровью и плотью, единственной отрадой, которой я так долго ждал, но внезапно лишился... Крик или нечеловеческий стон застрял в моей груди, ни воздуха ни сил ему не хватало для того, чтобы высвободиться наружу. Как обезумевший, я схватил ребенка и, прижав его к груди, простонал что-то словно раненый зверь. Все плыло в туманной поволоке слез и не было никаких сил осознать случившееся. И вот в самый трагический момент случилось чудо. Ты издал какой-то гортанный звук и начал дышать... и истошно кричать, заявив о своей жизни... Я осторожно отнес тебя от себя. Мне казалось мое сердце разорвется: после величайшего горя в моей жизни оно вдруг моментально налилось радостью. Я не успел еще осознать и поверить всему, что видел.
— Он жив...— только и вырвалось у меня... Ты родился, мой мальчик, родился! С ликованием я отдал тебя матери, которая была измотана, но безмерно счастлива. Я не мог нацеловаться, наобниматься и налюбоваться на вас! Что-то невообразимое творилось в моей душе. Я словно плыл по воздуху, а не шел.
Выйдя за дверь, я встретил Дюрока и Коленкура. Обо они пытливо глядели на меня. Наконец немного собравшись, я сказал им:
— Надеюсь, господа, что наш новорожденный — весьма славный мальчуган. Хоть он и заставил немножко дожидаться себя, но он все же явился! — и приняв их поздравления, поблагодарил и добавил.— Но, бедная, бедная Мари! Она так мучилась! Нет, такой ценой я больше не хочу иметь детей...
1002 выстрела в честь рождения моего мальчика! Да, Франсуа! Теперь ты знаешь твой второй день рождения - 20 марта, теперь ты знаешь второе свое имя - Жозеф Франсуа Шарль Бонапарт или Наполеон II! И, Боже мой, как я счастлив! Об остальном потом...

@темы: я тебе расскажу

---

Опять спешишь?

Ну да... Вся жизнь проходит с молниеносной скоростью...кстати, в честь чего это мне понаснилось такого!? очень интересно.... не, надо увидится с великим объяснятором... Ну-с, допрыгались, дети мои? Я страдаю.... и правда страдаю...

@настроение: а с таким можно просыпаться?

@темы: как мне больно, ломанная линия

---

Для Франсуа: О том, что чувствует отец...

или Странные сны немолодого человека

С самой первой встречи и до расставания в 1814 году мы с твоей матерью жили душа в душу. Мари, несмотря на ее неопытность с мужчинами, очень быстро училась всему. Никогда она не устраивала мне сцен и фарсов, столь любимых Жозефиной. Никогда я не повышал на нее голоса, она абсолютно во всем была мила и приятна, будто мы были созданы друг для друга. Она была молчалива и тиха, что иногда настораживало меня: я боялся, что она может быть несчастна, но не признается мне. Но подозрения мои были ложными, я сам понимал это, когда оставался с ней наедине. Она была такая пышная, свежая, как роза. Как я сказал Дюроку "радовала видом и прикосновением". Я и сам, кажется, помолодел с ней. Я понял, что мне давно не хватало именно ее, именно Мари, одной только Мари... Дни мои оставались прежней бесконечной работой, в основном с бумагами в кабинете. Их серая рутина скрашивалась только ее редкими появлениями, нашими обедами. А ночи... ночи превратились в поток неги и ласк. Я буду искренен, мальчик мой, если скажу тебе, что никогда прежде не был я так счастлив, как с ней.
Меж тем, отцовский инстинкт мой, который с юности был у меня гипертрофированным, по прежнему не был удовлетворен. Я был настолько счастлив во втором браке, что забыл о причинах, побудивших меня к нему... а вот подсознание помнило... кто знал, во что это выльется?
Однажды, после очередного дня, полного напряженной работы, я ложился спать. Мари сказалась больной, как это часто бывало с женщинами того времени, легкое недомогание... я спал в одиночестве, у себя. Ничего необычного в этом дне не было.
Как правило, я настолько уставал, что проваливался в сон, и сон мой был столь краток, что снов я почти никогда не видел. Но я с детства знал, что, если уж мне что-то сниться, то это очень ярко и не исключено, что сон это вещий. Или очень символичный... с меня можно было классический сонник писать. Однако мои представления о том, что вообще могло мне присниться, явно были весьма недостаточными...
Я всегда видел сны от первого лица, этот не был исключением. Я был самим собой и находился в хорошо знакомой мне комнате. Это была моя спальня. Я лежал на кровати, и вокруг меня в благоговейном волнении суетились люди; один нес таз с водой, другой простыни, кто-то еще что-то. Я увидел, что живот мой был сильно раздут и явственно чувствовал в нем напряжение. Мне казалось даже, что что-то шевелиться внутри него. Прямо рядом со мной, у изголовья стоял мой придворный врач, Корвизар. Он успокаивающе улыбался мне и говорил:
— Все хорошо, Сир, я рядом. Дышите ровнее...
— Что со мной такое? — его спокойствие только взволновало меня еще больше.
— Все хорошо, вы рожаете...— невозмутимо ответил доктор.
Моему потрясению не было предела... "Абсурд", — подумал я, но слишком уж реально было действо.
— Но я же мужчина! Я не могу! — возразил я, но Корвизар продолжал ласково успокаивать меня:
— Успокойтесь, это нормально. Тужтесь, тужтесь...
В этот момент я отчетливо почувствовал, что новая жизнь внутри меня готова исторгнуться наружу. Я ощутил реальную боль, боль нестерпимую. Но хуже всего была мысль о том, каким же путем ребенок выйдет на свет? "Господи...", — произнес я про себя в отчаянье, приготовившись к неминуемым родам.... но, к счастью, именно в этот момент я проснулся...
Моя рубашка была насквозь мокрой от пота, я никак не мог отдышаться и хоть сколько-нибудь придти в себя. Сев в кровати, я, все еще не веря в свое окончательное избавление, стал ощупывать свой живот. К счастью, брюшко было вполне мужское, ничего необычного не произошло. Однако недоумение мое никуда не улетучилось.
Вошел мой камердинер, Констан, и, открыв шторы, пожелал мне доброго утра. Я спросил его, какой сегодня день недели. Слуга ответил, что сегодня суббота, а поэтому у меня, как обычно, ожидает аудиенции доктор Корвизар. Я попросил Констана позвать врача.
— Доброе утро, Ваше Величество,— с порога поприветствовал меня доктор.
Стараясь отвлечься, я как всегда начал с остроты:
— Заходите-заходите, величайший шарлатан. Ну-с, много лим народу вы уже отправили на тот свет за сегодня?
Корвизар рассмеялся:
— Не так уж много,Сир. Ваше величество самолично запретили мне вести обширную практику.
— Я сделал это из соображений гуманизма: если бы я позволил вам лечить стольких, скольких вам бы заблагорассудилось, ваши коллеги-шарлатаны остались бы без работы. А вы сами настолько обогатились, что лишились бы вашего радушия. Деньги портят людей. Вот, полюбуйтесь,— я демонстративно обхватил живот.— Так то я был хорош, когда в годы Итальянской кампании с переменным успехом питался одной гнилой картошкой, вместе со своими солдатами?!
Врач с улыбкой покачал головой:
— Сир, для вашего возраста у вас очень сносная комплекция. Худоба к лицу разьве что английским педантам. Но найдется не мало людей, согласных с моим мнением: такая умеренная полнота делает вас привлекательней.
Я рассмеялся его благоразумной лести:
— Вы решительно поднимаете мне настроение с утра и уже за это заслуживаете похвалы.
— Я рад услужить вам, Сир. Как вам спалось?
— Честно вам скажу, Корвизар, прескверно. Никогда мне не снилось такой нелепости.
— Что же, позвольте поинтересоваться у Вашего Величества, вам пригрезилось,— доктор с любопытством прищурился.
Я пригласил Корвизара присесть на край мой кровати и откровенно рассказал ему все, что видел этой ночью. Доктора рассмешило мое волнение:
— Это нормально,— заключил он.
— Вот-вот, то же самое вы говорили мне и во сне! — воскликнул я, пораженный сходством интонации реального доктора с приснившимся.
— Сир, быть может, это покажется вам очень странным, но вы далеко не одиноки. Для мужчины видеть себя беременным во сне — очень частое явление, поверьте. По крайней мере, вы не первый, кто рассказывает мне подобное. Особенно часты подобные сны у ученых и творческих натур: они видят такие грезы в предверии новой идеи, замечательного открытия. Иногда же в подобны снах выражается предчувствие мужчины касательно его собственной жены, которая готова понести,— Корвизар учтиво кивнул мне.
— Постойте, вы намекаете, что Мари...
— Кто знает, Сир... все возможно.
Это заявление Корвизара и успокоило меня и немного отвлекло. Я задумался о другом: еще раз внимательно себя осмотрев, я спросил врача:
— Вам не кажется, что за последний месяц я еще поправился?
— Нет, Сир. Но если вам угодно, я мог бы взвесить вас, чтобы удостовериться.
— Да, это было бы не лишним. Мой нынешний образ жизни размерен и спокоен. Он вполне располагает к тому, чтобы раздаться в ширь...
— Вы излишне самокритичны, Ваше Величество. К тому же вы итак излишне изнуряете себя работой, так что вам не о чем и беспокоиться..
Мы еще немного побеседовали, после чего я отпустил доктора, оделся, наскоро позавтракал и отправился работать в кабинет, где меня уже ждал мой секретарь Меневаль.
В пятом часу дня в кабинете появилась Мари. Я как раз занимался прочтением чистовика какого-то письма. Она подошла ко мне сзади и нежно обняла:
— Ваше Величество, пора обедать,— шепнула она мне на ушко.
— Да-да, Мари. Ступай, я скоро к тебе присоединюсь,— ответил я, стараясь не отрываться от чтения.
— Никуда,— она потерлась носиком о мою скулу.— Я без вс не пойду, идемте.
— Мари, потерпи немножко. Я очень занят. Сейчас мы с Меневалем окончим с письмами, и я приду.
Она не желала ничего слышать. Ласково гладя меня по животу, она стала мешать мне читать. В желудке у меня заурчало, да и самому мне хотелось мурчать от удовольствия. Какие же у твоей матери были нежные, заботливые руки! Волшебные!
— Пора обедать, — решительно повторила она, потягивая меня за рукав в сторону двери.
Я прижал ее к себе и поцеловал:
— Ты невозможна, ты мешаешь мне работать.... ну хорошо, пойдем.
Она с ликованием взяла меня под руку и объявила моему секретарю:
— Herre Меневаль, я конфискую у вас императора на время обеда. Отдыхайте.
Меневаль с понимающей улыбкой кивнул.
Ровно в пять мы сели за стол. Я решил, что для моей раздобревшей фигуры придержаться поста и ограничиться бульоном. Мари же с неуемным аппетитом расправилась со всеми блюдами поочередно. Меня это несколько удивило:
— Ты сегодня ешь как за двоих, Мари.
Она улыбнулась кротко:
— Вы правы, Сир. Я очень проголодалась...
Уже через несколько дней она объявила мне радостную весть: она отныне носила под сердцем тебя, мальчик мой. Вот так странно отец твой предчувствовал твое появление на свет... Но все по-порядку...

@темы: и за завесой мира я снова вижу прошлое, я тебе расскажу, увы мне, Наполеону Карловичу!

---

Для Франсуа: ни словом больше. я все еще люблю тебя...

Вообще я никогда этого не делаю, но... с таким трудом обретя, я боюсь снова тебя потерять...

Луна
Расскажи мне о том замке, Луна,
Где спит родное сердцу дитя...
За океаном в далеком изгнанье
Стал пленником мой сын, как и я...

Не смотри печальным взглядом, Луна.
Ты бледна и ты в него влюблена.
В мальчика светлого, чей взор приветлива
Зовет и ждет тепла отца...

Я помню его, месяц!
Я слышу его сердцем!
Я слышу, как он дышит
Тихо во сне!
От того я прошу только,
Чтоб не было ему горько,
Коль проснется он, а меня уже нет...

Почему же ты безмолвна опять?
О сыне мне не хочешь рассказать...
Лишь глядит Луна, молча,
И нет у нее мочи,
Как и у меня, чтоб слезы сдержать.

Диск Луны весь в каплях за стеклом.
Я гляжу в него, глотая слезы ртом...
Так смотри, как мы одиноки!
Так смотри, как мы несчастны!
Вопрошая, зачем мы живем?!

Я помню его, месяц!
Я слышу его сердцем!
Я слышу, как он дышит
Тихо во сне!
От того я прошу только,
Чтоб не было ему горько,
Коль проснется он, а меня уже нет...
Сын мой...

boomp3.com

@настроение: мне больно слышать ноты недоверия в твоих письмах... мальчик мой...

@темы: музыка рожденная в моей голове, я тебе расскажу

---

Повторять устав...

Где вы там, мои хорошие? На кого? Да, на него, опять на него, на кого же)) Надоело, знаю, но надо... Он ведь где-то здесь, я знаю... в этом "лютой красоты краю", в той же жопе, что и я... скорее всего даже в этом городе. Вопрос только, в каком сумасшедшем доме его от меня прячут... "Найдем!" — заключила она, раскладывая снова по домам...

@настроение: соберись....

@темы: и за завесой мира я снова вижу прошлое, раскиньтесь, карты!

---

иногда хочется плакать...

Жаль, что я не умею рисовать... иначе я бы уже давно явил миру такое! Пока только смотрю эти картинки в голове, прислушиваюсь к звукам и думаю: "Камеру мне, камеру... и актеров с декорациями, а можно и без декораций, если будут жить, а не играть... эх...". Ничего, все будет. Когда ж ты научишься отдыхать? Когда освободишь голову и ни о чем... вообще ни о чем не думать... не получается. Надо заняться одним делом и нет, чтоб впасть в транс, нет! сидишь и занимаешься совсем другим... но занимаешься. "Уйди, не мешай! Я занят!"... только и слышно от тебя... И даже сейчас, что ты думаешь? дурью маешься? ни фига! ты пишешь! просто посиди или на худой конец выпей чаю и проведи по смуглой плоти, издающей томные звуки, когда ты вот так ее ласкаешь. ни одно, так другое...

@настроение: типа делает вид, что хоть срисовывать оно умеет...

@темы: Bitte bitte gib mir Gift

---

Я счастлив...

И кто бы мог подумать, что страстные мучения мои лишь прелюдия к новому светлому чувству! К то бы мог подумать, что день заведет нас так далеко!
Да, я узнаю тебя, приятель! Проснулось сердце, тело пылает страстью. Жарче всего губам от твоего нежного поцелуя. Мурашки по коже от одного воспоминания о твоем дыхании за ушком... и синяк на память от любимой... как тот, что мне оставила Жози в свое время. Эх.... я же зарекался иметь дело с раками.... да плевал я на зароки! люблю....

@настроение: ня.....

---

Жаль, что меня не принимают всерьез... никогда...

Нет, ведь Арман прав! Почему это я не могу влюбиться в девушку, если она так хороша да еще и так манка! В конце концов, в моей груди, пусть и симпатичной груди, никогда не билось женское сердце. По окончанию рубашки даже мама, видя мой восторг, обозвала меня мальчишкой. Да! Я такой и есть! Мальчишка! Романтик! И когда смотрю на женщин, девушек, женское белье и прочее... не могу... где мое сознание, куда его вырубает. Все вижу снова, как тогда... и они! тоже хороши. Зачем спрашивается такие томные взгляды в мою сторону?!

Впрочем, похоже в этот раз все серьезнее, чем обычно... последний раз такое было еще с Сиром, когда он безответно влюбился в ветренную Юлию....

Святый Боже, я, кажется, ревную ее! А она верно думает, что я пустословлю и боюсь, что она навредит Алю... как бы не так... я ее ревную... ее.... старый дурак! все по той же схемке, как тебя сестрица Каролина подлавливала с фрейлинами своими, так ты и попался! твое счастье, что у тебя нет больше х.я и тебя за совращение не смогут привлечь... Бестия, а ведь добьется же он своего.

Господи, пусть мне присниться Жозефина, которая хорошенько отлюбит меня и за меня и за многострадального Арманда Ассанте.... или кто из любовниц, но олько не она!!!! Да, и чтоб после этого еще не проспать дуэль...

@настроение: если я завтра выживу, то мне даже нечего будет себе отрезать, чтоб спастись от страсти...

---

Песня десятая: "Грехи"

Сердце знает... только оно и знает... оно и Ты, Господи. Это сейчас я понимаю, что ты всегда был со мной, что я тебя никогда не терял, как и вера никогда меня не оставляла, а мне только казалось, что ее более нет... Я воевал с Тобою, я знаю, потому что все мыслимое и немыслемое пространство — это часть Тебя, а я сотрясал воздух тысячами смертей... Меня сейчас часто стращают: "Что вы говорите? Кем вы себя мните? Хорошо... допустим.. а вы готовы взять на себя такую ответственность? столько смертей!". "Ответственность?",— удивленно поднимаю брови.— "Она уже на мне и я ее уже несу... иначе зачем я снова родился? нет, Он еще не испытал меня всеми способами..."
Хорошо, что я помню не все... того, что я помню уже достаточно для того чтобы свихнулось два десятка нормальных людей... но кому их жалко, этих нормальных людей? и что лучше: расстаться с рассудком или с жизнью? Сколько раз мне тогда казалось, что я на волосок от смерти, что я на грани безумия... однако же к концу мне удалось переступить эти грани одну за другой.... странно, собственная смерть все равно не стала для меня ужасом...
Мое сознание бывало овеяно сном... будто литоргией, безразличной и размеренной. А эти глупцы изучают мою историю, думая, что на поле битвы я не только сознавал, но и просчитывал каждое действие... глупцы, и верно: ты можешь управлять морем? нет. ты можешь только внимать его шуму, смотреть на его синюю мощь и слиться с ней безразлично... Везде, где есть толпа, любой человек — всего лишь капля... жизнь его — лишь песчинка... а историкам остается пожелать удачи...

boomp3.com

@музыка: нажми и послушай одиннадцатую композицию с моего альбома

@настроение: а! все равно...

@темы: музыка рожденная в моей голове, мультфильмы